Но убедить в своей правоте специалиста, не имея авторитета… да еще и женщине?! Смотри уже, Маня, на вещи реально… Значит — интерес. Точные факты или недосказанность? Зависеть будет от мужика. Средневековый коновал, узко зацикленный на конкретном учении — одно… А вот эскулапа-интеллектуала я не потяну. Или потяну?
Я мельком оглядела мятую юбку, несвежее кружево оборок внизу, тесный жакет на шнуровке… Попыталась как-то разгладить-расправить все это почти на бегу, поправила соломенную шляпку с пушистым пером… Спутанные локоны прикрывали уши и, собранные под шляпой в примитивный хвост, шикарным ворохом стекали на спину. Наверное, все силы тела Маритт уходили на то, чтобы давать жизнь этому богатству — тяжелым вороным кудрям, спадающим до самого пояса. Тоже не совсем чистым сейчас… половину срежу сегодня же — без посторонней помощи с ними не справиться.
В общем, к чему я пришла после общего осмотра? Мужской интерес можно вызвать всегда, особенно на безрыбье. Но мне он не нужен! Значит, нужно брать знаниями и интеллектом. И прямо с порога… чтобы не турнул сразу, дал зацепить себя информацией. Это будет непросто — Гаррель высказался о докторе однозначно. И что он поклонник Авиценны — Ибн Сины сказал тоже…
— Мадам, мы пришли, — остановился военный.
— Как обращаться к вам по чину? — отстраненно уточнила я.
— Солдат… капрал Леро, мадам! — гаркнул он, уставившись на меня.
— Спасибо, капрал, — кивнула я, отводя взгляд. Мучительно неловкое чувство — я знаю, что он знает… Нужно учиться справляться с этим, абстрагироваться… Мне все равно на всех тут — плевать! Сейчас важно только отношение Дешама, нужно заручиться его поддержкой, а значит и защитой на будущее. А дальше — посмотрим. Больше нужного я здесь не задержусь.
— Что означает слово «солдат», мсье Леро? — держала я себя в руках, заодно собираясь с силами перед встречей с доктором.
— Военный, мадам… Военный на службе за плату. Когда-то в Испании наемникам платили сольдо — оттуда и пошло. Полковник бывает рассказывает… разные забавные штуки, — прокашлялся он и тоже отвел взгляд: — Лазарет… мы на месте. Дешам где-то там — внутри.
Мы стояли у огромного шатра. Та же корабельная парусина, из которой сделаны и палатки — плотная, серого цвета. Деревянный остов, похоже. Мощные растяжки… Шум дубовых листьев под ветром, яркое солнце. Ну, с Богом!
Внутри, на удивление, оказалось достаточно светло — ткань частично пропускала свет, и я увидела высокого худого человека, стоящего спиной ко мне. Коротко стриженного, как все здесь… но тоже, наверное, где-то есть свой паричок. Я уже поняла, что он вроде как тоже форма одежды. Находятся при исполнении — тянут на себя вместе с шапкой, расслабятся — и в сторону его.
Доктор был чем-то занят у второго входа, на свету. Парусина там была высоко вздернута и солнце ярко освещало небольшой стол прямо на проходе и двух мужчин, склонившихся над ним. Это смотрелось, как врачебный прием и, скорее всего, им и было. Старший мужчина был одет в темные штаны, светлую рубашку и жилет, а у молодого парня в форме что-то случилось с рукой. Над ней и склонился доктор.
Я ждала в тени — свидетели разговора не были мне нужны.
— Всё. Хорошенько пососи палец… долго, — спокойно заключил медик, разгибаясь.
Заноза, скорее всего — решила я, увидев оставленный на столе пинцет. Подождала, пока пациент скроется за стенкой шатра и только тогда подала голос:
— Доктор Дешам? Простите, но я уже вошла. Вы можете уделить мне время?
— Баба… — спокойно развернулся он в мою сторону, — Гаррель предупреждал.
— Ну, можно и так сказать. Грубовато, но, в принципе, верно, — согласилась я. Прошла к нему и прямо взглянув в темные, как маслины, глаза, протянула руку. Он смотрел на нее… Потом нехотя потянулся ладонью, и я крепко пожала ее, предотвратив традиционный поцелуй.
Наверное, правильно начала. Он не растерялся — нет, но с настроя точно сбился. Это показал вдруг ставший острым взгляд. Я вела себя, как мужчина — ровно, без ужимок. А раз это действует, то и продолжать нужно в том же духе.
— Коллега… — слегка потрясла я его руку, — приятно познакомиться — вдова дю Белли, урожденная Лантаньяк.
— И насколько коллега? — съехидничал он. Чем-то похож был на Жана Рено — высокий, худой, лет сорока пяти на вид, чуть сутулый. Нос крупный с горбинкой, прищур глаз…
— Вас интересует медицинская школа? — кивнула я с пониманием, не отпуская его взгляд и внимание: — Русская врачебная школа.
— Нет такой! — показал он крепкие желтоватые зубы.
— Глупо отрицать, если не совсем уверен. Она есть и основана на восточной. Европейские веяния тоже имели место, но мало прижились. Там больше народная медицина, знахарство и, конечно же, влияние таких умов, как Ибн Сина, Хуа То… Альбукасис.
— А учение Парацельса? А Везалий и Амбруаз Паре? — медленно убирал он с лица издевательскую улыбку.
— Каждый из них привнес в медицину свое… — осторожно ступала я по минному полю, — Парацельс был мистиком, философом и лечил, конечно, но и заблуждался тоже… как может каждый. Остальные два, кажется, были скорее анатомами, чем лечащими врачами.
— И вы можете сказать, в чем есть заблуждение Парацельса? — чуть склонился он ко мне.
— Он стал первым, кто использовал для лечения золото, сурьму и ртуть. Я мало о нем знаю… русская медицина зиждется на восточных основах… — повторила я опять, — что касается хирургии и методик. А их снадобья — результат векового отбора гениальных народных целителей… из Сибири.
— И в чем они не согласны с Парацельсом?
— Сурьма и ртуть — смертельный яд даже в малых дозах, а золото просто не лечит. Мышьяк тоже яд, но допустимо… зависит от дозировки. Здесь им, кажется, лечат сифилис… как с этим обстоит дело в войсках? — замерла я, ожидая ответа.
То, что мы до сих пор говорили вот так — стоя, было поганым знаком. Мне так казалось. Существуют элементарные условности этикета… их машинально придерживался даже люто ненавидящий меня дю Белли. То-есть — есть этикет. И есть… пускай и слегка помятая, но все-таки дама в шляпе с пером, а мы так и продолжали стоять возле стола, на проходе. Я оглянулась вокруг, намекая на приличия.
Доктор неопределенно хмыкнул и пристально, будто раздумывая, уставился на мою руку. И неожиданно склонился, притянув её и на миг прижавшись к моим пальцам сухими губами. Знатным дамам так и целуют, но не называя их перед этим бабами. Так что дело не в этикете, похоже все-таки плевать ему на него. Дело в другом — я таки сумела с ходу заинтересовать его или даже удивить.
А дальше будет трудно… дрогнули мои губы в ответной улыбке. Я помнила имена и связанную с ними информацию… но только то, что когда-то показалось интересным, запало в память еще с лекций по истории медицины. Мало помнила… а что-то смыслила только в хирургии, да и то — современной.
— Прошу присесть…
— Обращайтесь просто — Мари, — благодарно кивнула я.
— Жак Дешам.
Присели мы на длинную деревянную лавку. Он задумчиво рассматривал меня, а я — помещение. Утоптанный земляной пол, большое пространство, два длинных стола рядом. В углу сундук с ровной крышкой, на нем пара футляров. Ширма в виде занавеси, из-за нее выглядывает край грубо сколоченной из досок кровати. И еще одной.
— Лазарет… а когда настанут холода? — не понимала я.
— С приходом осенних дождей полк вернется на зимние квартиры.
— А-а-а… действительно, — тупила я, — ну…
«Мы что ж — на зимние квартиры? Не смеют, что ли, командиры чужие изорвать мундиры о русские штыки…?» — четко проявилось в голове лермонтовской вязью. И будто родная теплая рука подхватила, поддерживая и давая уверенность.
— Гаррель говорил — вы хотели, чтобы я экзаменовал вас? В чем?
— Хирургия, — все-таки дрогнул мой голос, а он это заметил.
— Есть еще что-то важное? Вы хотите спросить?
— Просить… Я хотела бы поработать у вас хотя бы месяц… без платы! Только за еду и кров, — поспешила я заверить его, — пусть это будет мой испытательный срок. Не хочу зависеть от военных и, если можно, имела бы дело только с вами. И жить, если можно, тоже здесь — в лазарете… помогать. Мы могли бы говорить, обмениваться знаниями… — запнулась я, — не стоит так снисходительно улыбаться, мсье Дешам — они родились не в моей голове, это опыт целого народа. Вам может и должно быть интересно. Я вот не сомневаюсь, что многому научусь у вас…